"Мы не пропагандировали свободу, а так жили", - художник Виктор Маринюк

Одесские нонконформисты в свое время занимались андеграундом, который оценивают как проявление свободы. Движение началось с шестидесятых годов прошлого века, художники не имели целью быть проявлением антисоветского, но общество видело их творчество именно таким, потому что была потребность свободы. Мы поговорили с Виктором Маринюком - заслуженным художником Украины, графиком, скульптором, монументалистом, одним из основателей движения нонконформистов. Смотрите в полном варианте и читайте в сокращенном эксклюзивное интервью на Интенте об искусстве, слежке за художниками, период обретения Независимости и россиянах.

Расскажите об Одессе 60-70 годов, каким был город с точки зрения молодого художника?

Это интересные годы. Что касается творческих людей в то время, конечно, там были проблемы, и немалые, потому что было абсолютно регламентированное искусство. Ни шага вправо или влево, то социализм и все.

Вообще, по правде, я могу сказать о нашем круге. То есть, у нас создалась небольшая группа. Я поступил в училище в 1959 году. Со мной поступил Стрельников и Ануфриев. Мы сразу сблизились. Ануфриев в то время делал кубистические и сюрреалистические работы. Мы не делали акцент на модерн, потому что все интересовались разным искусством. Больше всего интересовало и волновало нас искусство конца 19 века. Негде было посмотреть, мы собирали сами какие-то материалы. Я то состояние двояко оценил бы. Оно как бы негативное, потому что ничего нельзя делать, а с другой стороны, в то время, была большая потребность в таких проявлениях.

В чем видела свободу одесская школа нонконформистов в советское время?

Очень важным было разнообразное общение. К тому же интересное общение, потому что, скажем, Стрельников, Ануфриев и Басанец - это образованные люди, которые интересовались разным. И серьезно относились к тому, что они делают. Мы это делали из-за того, что была потребность, это был очень естественный процесс. Он абсолютно отличается, скажем, от сегодняшнего модернизма, или модернизма конца пятидесятых - семидесятых годов. Мы были очень близки, не только как семья, а в отношении искусства и жизни. Я думаю, как-то так.

Мы не говорили о свободе, не пропагандировали, так жили. Потому что нет условий, специальных, где есть свобода. Это категория самой личности. То есть она себе позволяет или нет. То, что не было условий, не мешало смотреть свободно. И это не как цель, а просто, потому что ты живешь, до тебя работали миллионы людей, сделано очень много, и надо, скажем, услышать какой-то голос и его реализовать.

Как, несмотря на это давление, происходили репрезентации украинского неофициального искусства за рубежом, например, "Выставка украинских художников" в 1980 году по маршруту: Мюнхен - Лондон - Париж - Нью-Йорк?

За границу первыми поехали Стрельников и Ануфриев, поехали по призыву. Сначала Стрельников, потому что в шестидесятых годах, следил КГБ. Он идет в туалет, они за ним, он в музей, они за ним. Он подошел к ним и сказал: "Что вы позади ходите, давайте я все расскажу". "Нет, вы занимайте своим, а мы своим", - ответили. Плотная была "опека". Она в отношении людей была разная, но творческими очень занимались.

Я думаю, что там интересные архивы, потому что они фиксировали все. То, что мы делали, что именно было сделано, вне идеологии, скажем. Даже на собраниях поднимались вопросы, что делать с этими диссидентами, почти сотрудниками ЦРУ. Нас это не касалось, они так относились. Ясно, что мы не свободны, но мы сделали ту среду, которая была развита, живая, неформальная, в которой было приятно. Я уже говорил, мы не работали как антисоветчики, а она стала такой. Ну, чтобы понять, Володя Стрельников сделал замечательный пейзаж на улице Лазарева, 8. Так собирали из-за этого специальное собрание.

В начале девяностых вы работали с национальными мотивами. Какой была реакция на обретение независимости Украиной?

Я вырос на Буге, в среде естественной, крестьянской. Кстати, очень здорово, там замечательная природа. Люди жили довольно симпатично. Понимаешь, что это формировалось миллионы лет. Поэтому кто-то считает, что этого не было, что это все советское, а не украинское. Конечно, супер была потребность в том, чтобы Украина была отдельным государством. Ментально это совершенно другой народ. Другое отношение к женщине, природе, отношение между людьми, русские - это совсем другое.

Фото: Интент/Наталья Довбыш

Конечно, в каждом народе есть замечательные вещи. Там настаивают, что россия - это третий Рим. Это антирим, потому что Рим держался на очень серьезных основах. Жаль, что среди русских было потенциально очень симпатичных людей. Куда они делись? Где их голос? Их 150 миллионов, никто голос не подаст. Все спокойно, делают полное безобразие и их уничтожают, как капусту. И где их Достоевский, Толстой и Пушкин, человеческое отношение, куда оно делось? Так было всегда. Как только связались с русскими, еще при Хмельницком. Но он не подписывал договор на вечность. Я так считал, что тогда лучше было турок выбрать в союзники, потому что это не надолго.

Стрельников уехал (эмигрировал из-за давления советских спецслужб, которые преследовали его за организацию "квартирных" выставок, - ред.), а он член нашей группы "Мамая". И мы всегда его выставляем. Надо сказать, что так, как Стрельников нас там пропагандировал, вряд ли кто-то делал. И это очень важная часть, такая неформальная близость. Когда мы приезжали к Володе, то почти по два месяца были как у себя дома. Ну а здесь мы выставляли и пропагандировали Володю так же. Вряд ли кто-то делал выставку "50 лет вместе", а мы делали. Не для какого-то события объединялись, а естественно. Поэтому по своему составу, отношению, ценностям - это близкие люди. Я там может там в шутку говорю, но нам переводчик не нужен был.

Удивило ли вас то, что произошло вторжение и что со стороны именно россиян?

Когда Украина отделилась, вы спрашивали мое отношение. Не только мое, а наше отношение было очень четким. Мы еще задолго до того отделения участвовали в различных мероприятиях. И ездили в Киев на поднятие флага. Так вот когда Украина стала свободной, один из корреспондентов "Голоса Америки" брал у меня интервью. Спросил как я отношусь к России. Я ему сформулировал, что это братство, но каиновое. То есть это брат-убийца. Почему я об этом говорю? Потому что в какой-то степени ожидалось вторжение. То Зеленскому и его команде не было понятно. Все люди понимали, что та сволочь полезет, чтобы там не было. Раньше, например, во времена Ющенко напряжение было, но оно не пахло таким завершением. При Януковиче уже все было ясно.

Художнику комфортно жить в Одессе?

Конечно комфортно. Я более того скажу, в те времена, советские, я считал, что это самый комфортный город. Более чем москва или ленинград. В Одессе люди говорили свободно, спокойно. Мы, скажем, говорили откровенно, что-то против власти, не шептали. Понимаете? И нам говорили, что вы осторожно, потому что за вами следят. Я думаю, сейчас этот дух в Одессе менее свободный, он как бы расплылся. А тогда очень живо относились ко всему, и воспринимали современное. Скажем, мы делали те выставки, приходила масса людей. Нам сделали закрытую открытую выставку, чтобы поссорить, то полный зал был, еще под окнами стояли. И это превратилось наоборот - прекрасно, что мы выставились. Это был 1971 год.

Мы находимся на выставке работ Люди Ястреб и в этом году вы выпустили альбом ее произведений, почему сейчас?

Я уже говорил о том, что мы все занимались разным. Скажем, Басанец - это не Стрельников, Стрельников - это не Люда, Люда - это не я. И так далее. То есть каждый формировал свое. Люда прожила очень короткую жизнь, но как человек развит и активен. Она красива внешне и как человек. Ее голос чистый, откровенный. Тот дух и состояние, я думаю, что достаточно уникальное. Это не потому, что моя жена и мы рядом были. А скажем, те вещи, которые делались вообще в Киеве, Харькове, Львове - я немного могу найти людей настолько свободных и открытых. Нам переводчик не нужен был. В отношении к искусству, пониманию. И сказать по правде, я считаю, что несмотря на короткую жизнь, человек реализовался достаточно полно. Я не знаю, много ли людей, которые прожили больше, но лучше реализовались.

Фото: Интент/Наталя Довбыш

В то время нельзя было делать выставки. Даже я делал посмертную выставку, то нельзя было те тексты и работы представить. Я заставил. И даже тот маленький каталог, который я сделал, он простенький, но очень красивый. Чтобы сделать первую выставку, хотя у меня было достаточно много работ Люди, надо было ее оформить. Я сделал где-то около сотни рам. Сам, все полностью. Оформил графику, каждый белый лист. Я попытался то, что она делала, красиво представить.

Сейчас девятая выставка персональная. Прошло уже 50 лет, а это злободневно, существенно. И, скажем, ну, для этого надо было и мне немножко работать. Даже нарушали законы выставок, например, на Импрезе выставляли только ныне работающих людей. Я уговорил, чтобы выставлялись работы Люды. И она получила премию по живописи на Импрезе в Ивано-Франковске. И делали это потому, что хотели представить модерн. С начала 90-х, со всей Украины, мы (одесские нонконформисты, - ред.) делали центр выставки, потому что надо было задать голос.

Марія Литянська