"Я еще в момент ранения понимал, что потерял ноги, но только ноги", - ветеран Алексей Притула

Интеграция военного после ранения - тема, которая сейчас очень актуальна. Но за темой есть конкретные истории людей. Мы поговорили с Алексеем Притулой - ветераном ВСУ о его пути мобилизации, прохождении МСЕК, становлении на протезы и реабилитации. Читайте в сокращенном варианте и смотрите в полном эксклюзивное интервью о собственном примере, смене среды и категоричности.

Расскажите о том, как отреагировали на 24 февраля, стало ли для вас это неожиданным?

Могу откровенно говорить, что понимал, что все приближается. Потому что я не понимаю, когда человек говорит, что это все случилось так внезапно. Это все разгонялось добрых полгода перед этим. Поэтому новостью, как, например, для моей жены, это совершенно не было. Хотя, конечно для меня было странно вставать под взрывы. Я даже за день или два до того сидел в интернете, смотрел какой-то ролик военного о том, что делать, если в город заходит враг, и как действовать в такой ситуации. Потому что я очень далек был от военного дела, никогда сильно этим не интересовался.

Я встал посреди ночи, около пяти часов вернулся в кровать, жена меня обняла, потом услышал взрывы. Открыл телеграмму, а там война.

Как вы смотрели на войну, которая началась в 2014 году?

Для меня война началась в 2014 году, конечно. Я был инфантильным, но взрослым человеком. Для меня Майдан был каким-то рубиконом в понимании того, что правильно в этом мире, а что неправильно. До 2022 года я совершенно не думал об этом, как о каком-то конфликте, гражданской войне, или что-то непонятное. Это было войной, там так же гибли люди.

В 2014 году, когда была восстановлена Национальная гвардия, я даже пришел туда, пытался подать заявление, если не ошибаюсь, был март. Об этом раньше никогда не думал и не знал, как мне действовать. Пошел в Нацгвардию в Одессе, у меня взяли документы, сказали, иди, парень, домой, мы тебе позвоним. Ну, я с чувством выполненного долга пошел домой. Никто мне не позвонил. Беременная жена. И это все было спущено на тормоза, но мне было стыдно все 8 лет, на самом деле. Это не было так, что я с этим чувством просыпался, но я регулярно об этом думал и прекрасно понимал, что это только начало.

Сейчас тема мобилизации чувствительна и упоминается в основном в негативном контексте, как это проходило у вас?

В марте сам пришел в военкомат, очереди уже не стояли тогда. Я не сделал этого в первые дни, мне надо было собраться с мыслями, решить, что мы будем делать с семьей, но я понимал, что мне придется это сделать. Точнее не то, что придется, а что это правильно. Возможно, я пытался оттянуть этот момент, но это было мое решение. Я не получал никакой повестки, никто меня не ловил - никто тогда никого не ловил. И это было абсолютно взвешенное решение. Наверное, самый страшный день того периода моей жизни. Прийти, подняться по лестнице и подать документы. Я прекрасно понимал, что такое война. Тогда продолжался лютый ужас в Киевской области и не только. Но я был абсолютно уверен в правильности своего решения.

Меня отпустили. Я пошел домой и просто ждал звонка, который поступил уже 4 июля. 5-го я уже ехал на учебу.

Фото: Интент/Наталя Довбыш

Ранение произошло 30 сентября 2022 года, что происходило дальше с вами?

Я был эвакуирован на стабилизационный пункт, где мне прооперировали остатки, у меня еще оставалось колено на одной ноге. Там просто сделали хирургическую обработку ран. И этой же ночью поехал в Харьков, где меня сразу по прибытию еще раз прооперировали, зачистили. Через несколько дней я уже ехал в Киев, где провел почти полгода. Мне выдали остатки колена, которые были абсолютно нефункциональны, провели шесть операций. Около месяца обрабатывали только швы.

Была куча осложнений и инфекция. Короче, там была беда-беда. На самом деле это не то, что беспрецедентно, но человек попадает на протезирование и реабилитацию гораздо быстрее, чем я. Надо понимать, что это осень 2022 года. Сейчас все возможно иначе, я очень на это надеюсь.

Мы с женой, которая была со мной с первых дней, не понимали вообще, что дальше, как оно все будет происходить. Никто тебе об этом ничего сказать не может. Задача врачей - сделать так, чтобы ты максимально быстро зажил. Что с тобой дальше, они рассказать не могут, потому что не понимают. Это очень паршиво, насколько я понимаю, у нас должны работать сейчас какие-то команды, которые будут состоять из реабилитологов, хирургов и протезистов. И это все должно происходить прямо на момент, как человек попадает после ранения, чтобы иметь какие-то представления о пути, которым придется идти в ближайшее время.

В моем случае это был год, почти полтора года. Мы информацию собирали просто по крупицам в интернете, среди знакомых, узнали о том, какие документы нам надо иметь, какие просить у части. Часть со мной не коммуницировала на первых этапах, вообще. То есть только я звонил туда. Я не знаю опять же, как это происходит, а я уверен, что есть части, где все происходит прям автоматизировано, без привлечения раненых и их семей. Например, "Азов" или "Третья штурмовая", там все делается максимально быстро. В моем случае это так не работало тогда. Возможно сейчас все изменилось.

Поэтому мы это все собирали, каждую бумажку, добивались, контактировали. На самом деле без каких-то конфликтов, как правило. Просишь - получаешь. Коммуникация с частью у меня была замечательная, мне в этом плане повезло. И до конца марта я находился в Киевском госпитале. Потом меня перевели во Львовскую область, в так называемый реабилитационный центр. Но это технически гражданская больница в маленьком городке, переделанная под прием военных с ранениями, она выполняла функцию хаба, где раненые накапливаются, а потом они разъезжаются по реабилитационным и протезным центрам.

Фото: Интент/Наталья Довбыш

Понимали ли вы, что можно встать на протезы, вернуться к работе, обыденности?

Я еще в момент получения ранения, когда накладывал себе турникеты, их затягивал и перекладывал документы из разорванных штанов в более безопасные места, я уже прекрасно понимал, что потерял ноги. Но я потерял только ноги, потому что руки целы, голова цела, все более-менее функционирует. Я понимал, что я смогу вернуться к своей работе, скорее всего, даже в кресле, если придется. Был убежден почему-то и не ошибся, что мое руководство мне будет в этом способствовать. Поэтому я из-за этого не переживал.

Как долго и какой была ваша реабилитация?

Мне кажется, что реабилитация - это нечто такое, что продолжается до сих пор, потому что это очень комплексный процесс. Интенсивная, учитывая протезирование, продолжалась, если я не ошибаюсь, где-то примерно до начала августа. Затем в сентябре я получил другое колено. Еще немного там побыл, а потом решил возвращаться домой. Немного с тяжелым сердцем на самом деле. Знаете, когда там находитесь, это очень замечательная структура, прям идеальная. Там люди, которые транслируют неравнодушие, это очень помогает. Ты находишься в окружении собратьев, людей, которые разделяют твой опыт, и это тоже очень помогает. И ты понимаешь, что тебе надо возвращаться к настоящей жизни, потому что жизнь в условиях реабилитационного центра не совсем полноценная. Понял, что дальше будут окружать люди, которые вообще не в контексте. Я не ошибся в этом на самом деле. Хотел ошибаться, но не ошибся.

С 1 января 2025 года МСЕК ликвидированы, но до этого был ряд негативных обращений и публичных обсуждений прохождения ВВК и МСЕК. Как было в вашем случае?

У меня все было лайтово. Когда я уже закончил активную стадию протезирования и реабилитации, связался с частью. Попросил, чтобы мне отправили направление на прохождение ВВК по месту моего пребывания, без вопросов мне прислали бумажку. Я пришел туда, где проходит ВВК во Львове. Прошел ВВК за неделю наверное, даже меньше. И еще где-то, может, полторы ожидал результатов. Там были нюансы бытовые, человеческий фактор конкретно на местах в некоторых кабинетах, не очень приятные специалисты, но это все может быть довольно субъективно. Слышал ли я об альтернативных вариантах прохождения ВВК? Да, конечно, прям кучу вариантов. Но в моем случае было именно так.

Я вернулся в Одессу, получил направление на МСЕК от семейного врача. И по сути так же быстро за несколько часов прошел МСЕК, опять же, учитывая ранения. Ну кто что скажет? Но я видел ребят, которые сидели прямо в узких коридорах. Вы были в МСЕК в Одессе, там, где оно было? Это просто ужас какой-то, просто долбанный ужас.

Записаться нельзя. Надо приехать за минут 40 до открытия, там уже стоит очередь, все в перемешку. Куда тебе идти, не понятно абсолютно. На какие-то вопросы, чтобы то направили, ты слышишь раздражение. Я такое очень не люблю, я тоже могу максимально быстро реагировать агрессивно и раздраженно. Но там военных обслуживают на втором этаже, лифта, конечно, нет. Не туалет, а свинарник. Когда я спросил, а как человеку, который пришел на колесном кресле - мне ответили, что врачи типа спускаются, и обслуживают. Где? Бляха в коридоре? Ну и хамство конечно. Хамство, хамство, хамство, хамство, много хамства со всех сторон. Проблема этой структуры существует на самом деле.

Но я давно уже не говорю, что рыба гниет за головы. Потому что я вижу, что для меня большей проблемой являются обычные люди. Те, которые называются обычными маленькими людьми. И обвинять высоких начальников в этом не стоит, потому что это не так работает.

Фото: Интент/Наталья Довбыш

Ваша жизнь, окружение кардинально изменилось, а что вы видите в отношении Одессы?

Я вижу регресс. Не знаю, видите ли вы, это не только Одесса, на самом деле проблема кругом. Я видел людей, которые начинали общаться на украинском, видел объединение всех вокруг общей цели. Сейчас во многих смыслах ситуация гораздо хуже, чем была в 2022 году, в обществе.

Кто-то просто решил, что он ни на что не может повлиять. Кто-то из тех, кто проявлял активную гражданскую позицию, сбежали за границу и сейчас транслируют максимально вредные вещи.

Я привык отвечать за себя, мне кажется, что это то, чему надо научиться всем. Я делал в своей жизни очень много ошибок. Был долгий промежуток времени довольно инфантильным человеком. Был украиноцентричным мальчиком, но ничего не делал, чтобы распространять взгляды вокруг себя.

Когда пришел 2022 год, понял, что должен быть примером. Не видел для себя других вариантов. Думал, что я просто один из первых на тот момент из своего ближайшего круга, который просто действует так же. Весь мой круг в Румынии, Болгарии за все бляха годы. Когда пришел в военкомат, думал, что просто первый среди моих друзей, что им надо время. Но я остался единственным.

Мы многое изменили в своей жизни, радикально перешли на украинский язык. Я считаю, что это вроде бы маленький, но очень важный шаг. Я откровенно теперь транслирую то, что должен был делать много лет до этого. Мы не должны ждать, что кто-то сделает что-то за нас. Если мы сами ничего для этого не делаем, то нихера не изменится в этом мире никогда.

Марія Литянська