Путь домой: книга об историях крымскотатарских семей

Харьковское издательство Folio презентовало книгу одесской журналистки, редактора издания Интент Евгении Геновой - "Крымскотатарские семьи", в которой медийщица собрала истории 14 семей. В марте одесситы могли узнать историю написания произведения и пообщаться с автором.

"Книга состоит из 14 историй крымскотатарских семей, которые охватывают различные исторические события - от оккупации Крыма в 18 веке - и до полномасштабного вторжения в 2022-м. Фактически это мемуары обычных людей, которые вспоминают о том, как эти события сказывались на жизни их предков, их бабушек и дедушек, а также о возвращении в Крым в 90-х, о крымском сопротивлении в 2014-м и о вооруженном сопротивлении российским захватчикам начиная с 24 февраля 2022-го. В этих историях читатели независимо от своего этнического происхождения найдут очень понятные и близкие рассказы и воспоминания, а также, возможно, лучше поймут и почувствуют свою идентичность и узнают больше о крымскотатарском народе - коренном народе Украины", - отметила Евгения Генова в комментарии Интенту.

Сегодня мы публикуем эксклюзивный отрывок из книги.

Дом, в котором живут женщины

Март в Одесской области очень похож на ноябрь, только с надеждой. Я иду по обычной сельской улице, меряя шагами серый асфальт под пасмурным небом и стараясь спрятать руки поглубже в карманы. Одновременно замечаю ярко-желтые крокусы на кем-то заботливо обкопанной клумбе, или, как здесь говорят, - палисаднике и слежу, не ухватит ли за ногу тот лохматый пес, который тоже присматривает за мной. На телефон то и дело поступают новостные извещения. В одном говорится о том, что сегодня, 18 марта, президент российской федерации Владимир Путин посетил оккупированный Крым в знак годовщины оккупации. Я пробегаю глазами текст не останавливаясь, потому что в конце улицы меня ждет темноволосая девушка Венера.

Вместе мы направляемся к маленькому домику. Едва ступаем во двор, как поднимается невероятный лай: двое небольших псов старательно отрабатывают свой хлеб и одновременно приветливо машут хвостами.

- Они не укусят, - говорит мама моей спутницы Гульнара Сейдаметова, которая встречает нас на крыльце.

Заходим в дом и располагаемся вокруг стола на уютной кухне. Пока Венера разливает чай, к нам присоединяются другие дочери Гульнары - Зарема и София. Четвертая дочь Эльзара должна прийти позже. Гульнара заметно нервничает. Она предпочла бы, чтобы журналисты никогда ей не звонили, и она так никогда и не узнала бы, что такое интервью. Радуется, что не будет камеры, облегченно выдыхает. Где-то в середине нашего разговора Софийка выходит и возвращается с младенцем на руках. Это - дочь Заремы Эвелина.

- У вас дом женщин, - говорю я.

- Женщин, которые ждут, - добавляет Гульнара.

Пятеро женщин ждут, когда можно будет вернуться домой, на границу между Крымом и "материковой" Украиной, где они прожили всю свою прошлую жизнь. Они ждут с войны мужа Заремы, который защищает Украину от оккупантов. Ждут победы и возможности навестить родственников в Крыму. Ждут, когда приедут в гости побратимы их Асана - мужа Гульнары, отца сестер и дедушки маленькой Эвелины. И когда они скажут на его могиле: "Асан, Крым твой. Ты так ждал этого момента".

Надие и Шаиб

Родители Гульнары - Надежда и Шаиб родились в Узбекистане, бывшей советской республике, которая стала основным местом принудительного проживания для депортированных в 1944 году крымских татар. Шахрисабз - один из старейших городов Центральной Азии, стал местом рождения и для Гульнары. Впрочем, сколько она себя помнит, ее семья всегда мечтала вернуться домой.

- В Шахрисабзе мама была учительницей английского языка в школе, папа работал в Госавтоинспекции. Жизнь текла спокойно, размеренно. Можно сказать, у нас все было. Посторонний человек, наверное, сказал бы, что мы счастливы, потому что нам всего хватает. Мы, дети, тоже бы так считали, если бы... Даже не знаю, как это сказать. Мои бабушки и дедушки очень рано умерли, я их совсем не помню, то есть еще до середины 1980-х. Во многих семьях крымских татар так и было. Очень рано умирали пожилые люди, которых и стариками трудно назвать. Фактически, на момент депортации мои бабушки-дедушки сами еще были детьми. Наша семья родом из Красноперекопска (советское название, ныне - Яны Капу, или Новые Ворота, в перев. с крымскотат. - авт.). Вероятно, это была такая травма для всего рода, что многие просто не могли жить с этим долго и к тому же счастливо. Поэтому быстро уходили из этого мира... Если откровенно, то маленькой, да и повзрослев, я совсем не хотела слушать такие истории. Потому что когда мама иногда рассказывала о тех событиях, то сразу начинала плакать, а я вставала и уходила. Не могла выносить ее слезы. Сейчас очень жалею, надо было слушать. Видите ли, могла бы и вам сегодня больше рассказать, и дочери послушали бы. Но мне ее так жалко было. Каждое воспоминание - это открытая рана, - говорит Гульнара.

С конца 1980-х, тогда еще при Советском Союзе, крымские татары постепенно, несмотря на отсутствие официальных разрешений, начали возвращаться в Крым. После распада СССР процесс стремительно ускорился: люди, которые имели устроенную жизнь, работу, старых родителей, по несколько детей, собирали чемоданы и возвращались. Нередко это были те, которые родились на чужбине и никогда не видели собственного дома. Однако рацио здесь не работало, они не могли поступить иначе.

Вернулись домой и родители Гульнары. Это произошло в 1993 году. Сначала семья приехала к родственникам в Феодосию. Год супруги с четырьмя детьми теснились в небольшой летней кухне. Гульнара, самая младшая в семье, тогда была семиклассницей, и воспринимала переезд как невероятное и увлекательное приключение. Старшие братья, как и родители, устроились работать на ферму, а сестра, которая уже закончила школу, - в местном саду. Через год переехали в Генический район Херсонской области, где жили другие родственники - там легче было получить жилье. Начали развивать домашнее хозяйство, завели скот, одновременно работали на ферме.

- Мама, которая в Узбекистане преподавала в школе английский язык, здесь всю жизнь проработала телятницей. В Феодосии ей ничего другого и не предлагали, а на Херсонщине она, кажется, и сама не хотела. Не знала украинского языка, стеснялась этого, поэтому так и осталась на ферме. А, может, и другие причины были. Тогда крымские татары, какое бы образование у них ни было, часто работали только физически. Их не брали на другую работу. Мы никогда не занимались сельским хозяйством, не знали, что такое держать скот, жили же в городе. Теперь, в селе, все было иначе. Мне было интересно, необычно. А мама часто плакала, иногда говорила, что если бы знала, что придется так тяжело работать, так сильно менять свою жизнь, то, может, и не возвращалась бы. С другой стороны, я знаю, что мы дома. А так и должно быть - люди должны иметь выбор. У моей мамы родители похоронены где-то в Узбекистане. Ну а мне хочется, чтобы мои могилы были рядом со мной... Если бы только их было меньше, - говорит женщина.

Гульнара и Асан

После девятого класса Гульнара пошла работать в сельхозпредприятие. Говорит, что хотела учиться дальше, однако мама побоялась отпускать маленькую дочь в далекий город, поэтому так и осталась жить у родителей. А в 19 лет познакомилась с местным мастером-крановщиком Асаном. После замужества уже не работала.

- Асан мне говорил: "Ну зачем тебе работать? Я тогда для чего? Все буду делать". Так и было. Родились у нас четыре дочери, как видите. Дом, сад, огород, семья... Как у всех, наверное. Ничего такого особенного, - женщина застенчиво улыбается, рассказ о привычных для нее вещах дается непросто. Искренне удивляется: что здесь может быть интересного другим? Жизнь как жизнь.

Асан. Фото из архива семьи

Семью Асана депортировали из Бахчисарайского района Крыма, но после возвращения они осели в Геническом районе. В отличие от Гульнары, он - самый старший в семье, где росли еще трое братьев - Якуб, Айдер и Ахтем, а также сестра Арзы.

Асан, который после школы выучился на крановщика, работал по этой специальности много лет. Собственно, до того момента, как в 2016 году решил мобилизоваться в ряды Вооруженных сил Украины.

- Не мог он иначе. До оккупации Крыма мы часто туда ездили: много родственников, друзья, знакомые... Территориально это же рядом. А после 2014-го уже не ездили. Опасно, да и Крым стал совсем другим. Все, кто там остался или иногда бывал, рассказывали, что все стали молчаливые, мрачные. Лишнего слова сказать нельзя в транспорте или магазине: в любой момент могут донести в фсб. Это не жизнь. Асан мечтал вернуться в Крым. Тянуло его на родину дедов-прадедов, в Бахчисарай, - вспоминает Гульнара.

В составе ВСУ Асан воевал на востоке страны, участвовал в боях в Песках, после завершения трехлетнего срока возобновил контракт, а домой вернулся незадолго до полномасштабной войны.

- В 2021 году он приехал домой. Говорил, что устал, хочет пожить мирной жизнью. Но недолго это продолжалось. Позвонил его командир, сказал: "Асан, ты нам нужен". Он ко мне: "Что делать?". Что я ему могла сказать? Пять лет на войне, дети росли, отца не видели... Но мы его не привяжем. Не мог он быть дома, когда побратимы нуждались в его помощи. Не мог и все. Поехал снова, - рассказывает жена воина.

На ее шее - металлическая цепочка с медальоном. Она медленно снимает теплый металл и кладет мне на ладонь: на серебристой пластине выгравирована их общая с Асаном фотография: он - в форменной одежде, она - в его тюбетейке с трезубцем. Мы молчим, в чашках остывает зеленый чай.

Бесконечная дорога

Рано утром 24 февраля 2022 года первой от взрывов проснулась Зарема - старшая дочь Гульнары и Асана. В доме ее семьи в Новоалексеевке их было особенно хорошо слышно: орки наступали на Херсонщину из оккупированного Крыма. В 4:30 утра Гульнара, которая под канонаду наблюдала зарево из своего дома, позвонила мужу.

- Асан тогда служил в Одессе. Город начали бомбить где-то на час позже. Поэтому он мне не поверил, говорит: "Да ну ты что, какие взрывы"? А у нас крыша над домом ходила ходуном. Я собрала детей, пошли к свекрови. Потом перезвонил Асан и сказал: "Действительно, война". Хотел приехать нас забрать, но уже не смог.

Так, не успев опомниться, семья Сейдаметовых оказалась в оккупации. Практически сразу в дома начали врываться вооруженные российские военные со списками участников АТО. Впрочем, как ни странно, Асана в тех списках не было, зато там были оба его младших брата, которые также воевали за Украину. Никого не найдя, оккупанты уходили, но обещали вернуться. Когда обыски стали учащаться, Гульнара поняла, что становится совсем опасно.

- Позвонила хорошая знакомая, сказала, что надо готовиться, потому что "будут гости". Тогда мы за час, наверное, собрали все вещи Асана, его награды, документы - все-все, что свидетельствовало о его участии в АТО, и сожгли в печке. Я так плакала тогда... Потом просила у него прощения. Надо было, может, где-то закопать, но времени на это не было, да и могли найти. Все сгорело... Медали все, - она грустно качает головой.

- Оккупация - это когда ты радуешься, если просто убили. Потому что могут изнасиловать, могут пытать, могут издеваться над родными... Мы как будто снова пережили то, что когда-то пережили наши предки. Это ощущение страха, беспомощности, растерянности. Когда не понимаешь, что делать, что брать в первую очередь с собой, что надо спрятать, и не понимаешь: за что? - добавляет Зарема.

В том страшном феврале она уехала из Новоалексеевки во Львов. Там у нее родилась Эвелина, которая сейчас искренне улыбается гостям, а потом очень сосредоточенно рассматривает кусок булки в своих руках.

Гульнара и младшие дочери пробыли в оккупации до апреля 2022-го. Выехать из Генического района безопасно было невозможно, ведь из оккупированной Херсонщины ни разу не открыли "зеленый коридор" для эвакуации гражданских. Кроме того, боялись, что на блокпостах из-за фамилии могут задержать. Но и оставаться дальше в оккупации было невозможно.

- Становилось все опаснее. Россияне сказали, что мобилизуют всех медиков, включая женщин. В нашей большой семье два медика - моя вторая дочь и жена брата моего Асана, который был в нашем селе имамом. И вот однажды мы решили ехать вместе. В семиместном авто нас было одиннадцать человек: я с тремя дочерьми и семья нашего имама с пятью детьми. Плюс вещи. Ехали в запорожском направлении через десятки блокпостов. Слышали по дороге обстрелы. Прошли кучу проверок. Но, к счастью, все обошлось. Мы остались с Заремой во Львове, а родственники поехали дальше, за границу, - вспоминать о том пути Гульнаре неприятно. Да и весь наш разговор не из веселых. Но девушки, которые сидят за столом, навострив уши, признаются, что едва ли не впервые столько нового услышали о своей семье.

Позже Асан предложил семье перебраться в Одесскую область, ближе к дому и к его родной 28-й отдельной механизированной бригаде имени Рыцарей Зимнего Похода.

- Я за границу не собиралась и не собираюсь. Хочу домой. А пока что мы здесь. Такая у нас судьба от наших предков: вечная дорога, и эту дорогу выбирали не мы. Из дома - в Узбекистан, оттуда через полвека - домой, потом - на Херсонщину, потом - Львов, теперь - Одесщина. Что дальше? Мы хотим домой, - говорит женщина с кусочком теплого металла на груди.

- Всю жизнь хотела встретить рассвет в дороге. И встретила... Утро 25 февраля... Самый страшный рассвет и самая тяжелая дорога - с ребенком под сердцем и оккупантами повсюду, - Зарема поправляет маленькой Эве кофточку и нежно целует в макушку.

Позывной Татарин

Старший сержант Асан Сейдаметов имел позывной Татарин и всегда ходил в тюбетейке с трезубцем. Даже несмотря на то, что время от времени получал замечания о нарушении правила ношения военной формы.

- Ох и тюбетейка... Он рассказывал, что она его спасала дважды. Раз пуля прошла так близко, что задела трезубец, черкнула и пошла дальше. У него был лишь лоб поцарапан, представьте. Он так и говорил: реально спасла. Во второй раз не знаю точно, что именно произошло, но рассказывал, что она счастлива. Он с ней никогда не расставался. А вообще о войне не рассказывал. Не хотел, чтобы я переживала, чтобы дети за него боялись. Всегда говорил, что все хорошо. Он верил, что должен вернуть наш Крым, и поэтому не мог не воевать. Просто не мог. А когда бригада освободила Херсон, он позвонил мне. Такого радостного голоса я давно у него не слышала. "Херсон, Гульнара, мы в Херсоне! Слышишь? Отсюда домой - шапкой докинуть, все же рядом. Скоро в Крыму будем!" - он аж восклицал на радостях. Мне тоже так радостно стало, - вспоминает Гульнара.

Асан и Гульнара. Фото из архива семьи

Позже бригаду передислоцировали на один из самых тяжелых участков фронта - под Бахмут. Друзья Асана вспоминают, что командир пытался удержать его как многодетного отца от пребывания на "нуле", однако военный сам обратился к руководству бригады с заявлением, что желает воевать на передовой.

- Он обожал Крым. Можно сказать, грезил им. Постоянно рассказывал всем о Крыме, о сопротивлении людей там, о том, что многие люди в Крыму поддерживают Украину, и поэтому российская фсб бросает их в тюрьмы. Рассказывал, что Россия лишала его народ Родины фактически триста лет, с момента первой оккупации Крыма. Ну мы ему говорили, что это почти, как и нас. Только его народ - небольшой. Попробуй выжить, попробуй выдержать такое нашествие, когда против тебя миллионы вооруженных оккупантов. Благодаря ему многие из нас узнали об истории крымских татар. Он нас просто влюбил в Крым и свой народ, мы уже все хотели туда вместе с ним. Он самым лучшим человеком был. Старались мы его беречь, как могли. Домой он сильно хотел. Увидеть жену, дочерей, внучку увидеть, ведь она родилась, когда он воевал. А за четыре дня до гибели он мне подарил свою знаменитую тюбетейку. Чего-то так захотел. Она ему очень дорогая была. Я ее берегу теперь. Утром того дня, когда мы собирались на боевое задание, он так как-то грустно сказал: "Как же я хочу к детям...". Берегли мы его, как могли. А не уберегли, видите ли, - у побратима, с которым я разговариваю по телефону, дрожит голос. В бою он получил тяжелое ранение и теперь проходит реабилитацию. Об Асане спокойно говорить не может, признается, что тот был для него как брат.

После гибели Асана Сейдаметова в январе 2023 года Президент Украины Владимир Зеленский наградил его орденом "За мужество" III степени - посмертно.

- Мы похоронили его на Западном кладбище Одессы. Поэтому должны быть здесь, поближе к нему. Видишь, Асан, ты так хотел домой. Теперь мы стремимся туда и за тебя, и за себя, и за весь наш народ, - говорит хозяйка маленького домика на краю села, в котором живут одни женщины.

Євгенія Генова