Одесса, молодость и поэзия в интервью Обнаженных поэтов

Какой предстает Одесса для современных творцов? Об этом и современной литературе, российском влиянии, сознании и желании понять кем ты есть в этом мире рассказали участники поэтически-музыкальной группировки Обнаженные поэты: Денис Дмитриев, Катя Харченко и Данко Пташиный. Смотрите в полном варианте на YouTube и читайте в сокращенном на эксклюзивное интервью о юности, культуре и стремлении к будущему.

Откуда началась история "Обнаженных поэтов" и как вы нашли друг друга?

Денис Дмитриев: Мы знали друг друга с литературных вечеров, на которых виделись, слышали друг друга, знакомились. Потом как-то так сложилась судьба, что нас всех собрал одесский писатель Vita Brevis. Мы у него тусовались, общались в общем о поэзии, литературе, искусстве. Поняли, что нам нравится поэзия друг друга и не очень нравится поэзия всех остальных, решили держаться друг друга и сделать что-то свое.

Очень долго думали в каком это формате будет, как это называть, что сделать. Название Обнаженные поэты от рассказа Уильяма Берроуза "Голый ланч". Концепция была в том, чтобы каждый видел, что у каждого на конце пера абсолютно искренне, открыто и без добавленной метафоричности, закрытости, формальности, чтобы быть максимально искренними с собой, с читателем, зрителем, слушателем, к которому мы обращаемся.

Я начинал с того, что читал на парах физкультуры в колледже Роберта Рождественского вместо того, чтобы там чем-то заниматься. У меня дома куча книг, выбирал среди всего, кучи ненужного, напечатанного - интересные экземпляры, хороших поэтов, серебряный век и все остальное. Но потом, когда ты открываешь для себя что-то новое, начинаешь отходить от старого и видеть разницу, качество, видеть, что тебе ближе, а не просто какие-то наиболее очевидные и известные вещи.

Начинал это все с музыки, мне нравилось ее делать. У меня были очень ограниченные возможности для этого. А потом, когда этих возможностей не стало вообще, я подумал, что у меня есть для того, чтобы как-то выражать себя, давать волю своим эмоциям, чувствам. У меня был карандаш, бумага и я решил, почему бы не писать. И написал первый текст и такой, вау, вроде бы неплохо, прикольно получилось.

В вашем описании указано: химик, который использует вещества для уничтожения советских книг и ваших стереотипов. Это метафора или реальное уничтожение?

Денис Дмитриев: Концепция была в том, что время в феврале остановилось, и каждый в отдельной комнатке сидел и читал один и тот же текст по кругу 15 минут. Сидел, рвал какую-то советскую книжку, и еще наш один товарищ, тоже из Обнаженных, Михаил Громовой, параллельно тоже ходил, читал и рвал стихи Маяковского. Поэтому это так метафорически, но и физически такое тоже было.

Журналистка, которая пишет стихи, знает как обсуждать культуру, политику и откровенно отражает свою сексуальность в одежде. Почему вас интересует политика?

Катя Харченко. Фото: Интент/Наталья Довбыш

Катя Харченко: Политика - это то, что нас окружает. И мне кажется, если ты так или иначе воспринимаешь мир, то рано или поздно к этому приходишь, осознаешь, что тебе есть что сказать. Собственно, в нашей стране мы можем сказать и хотим сказать.

Какие главные стереотипы о культуре и литературе вам лично встречались?

Катя Харченко: Про культуру этот классический стереотип про страдания, село, привычная шароварщина. Про Одессу - это наш этот одесский миф, который нас окружает. И мне как раз, поэтому и интересно немножко в творчестве это раскрывать, от этого стереотипа отходить.

На самом деле есть стереотипы, которые достаточно приятные, которые мне нравятся, отзываются, некоторые сама, возможно, транслирую. И если мы скажем об Одессе, то то, что это солнечный южный город, - в этом стереотипе я не вижу ничего плохого. Так же с государством, понемногу уже начинает формироваться стереотип не о стране, которая постоянно страдает, а скорее сильной, боевой и волевой Украине.

Почему вы выбираете оставаться в Одессе, имея все возможности для безопасной жизни?

Катя Харченко: Это место, где я родилась, формировалась и формируюсь сейчас, где мне интересно создавать культурное пространство и в целом общество вокруг себя. Я чувствую себя частью этого. Думала о том, чтобы уехать из-за каких-то вопросов безопасности, но понимаю, что конечно здесь можно трястись по ночам от взрывов, но при этом здесь я утром встану, пойду на работу в любимый музей, вечером пойду с любимыми поэтами, почитаем стихи и это то, что мне придает жизни гораздо больше. Здесь чувствую жизнь гораздо сильнее, несмотря на то, что гораздо выше риск смерти.

Почему вы выбрали поэзию и как она сейчас дополняет вашу жизнь?

Катя Харченко: Думаю, что у меня, как и у моих коллег это началось просто с подростковых рефлексий, которые начинаешь записывать, сублимировать в творчестве, а потом в какой-то момент до меня дошло, что поэзию можно писать более серьезно, качественнее, продвигать, захотелось сцены - читать и я уже начала читать по литературникам в Одессе, на квартирниках. Появилось сообщество.

Это сообщество начало меня формировать так же как и я его. Теперь поэзия - уже больше про какой-то стиль жизни. Коллеги стали друзьями, и это теперь уже неотъемлемая часть. Это про способ видения мира. Кто-то что-то увидит, оно его поразит, он это как-то в себе переварит, пойдет дальше. Кто-то это в музыку превратит, а в поэзии это превращается в какие-то образы, слова - это может быть абсолютно по-разному.

Можно сидеть на работе, где угодно, зубы чистить утром, что-то там в голову придет. Просто надо записать. Оно как-то постоянно с тобой, этот процесс происходит, даже если ты непосредственно не пишешь текст. Приобретаешь эмоциональный опыт и оно возможно как-то проявится, возможно где-то даже неожиданно в какие-то образы переварится и выплывет.

На самом деле лично я вдохновляюсь очень сильно современными одесскими поэтами, это то, что мне, в чем очень крепко варюсь. Если говорить о большой литературе, то это современная украинская литература.

Как вы видите общую температуру по городу, относительно деколонизации и коммуникации с властью?

Катя Харченко: Если говорить о том же одесском мифе, то есть много произведений об Одессе, ее образе с определенными чертами, мы также много об этом пишем. Относительно власти, лично мы с властью почти никак не пересекаемся. Если говорим о какой-то серьезной культуре, о том, что пользуется спросом, то это что-то, скорее, вне власти. Я думаю, что скорее люди пойдут на литературный вечер, организованный где-то в баре или библиотеке, чем что-то, что организовано в коммунальном учреждении. Поэтому, думаю, что это действительно не взаимосвязанные вещи. Чувствую себя частью этого города. Надеюсь, во время войны, от меня есть какой-то след и здесь тоже.

В вашем описании есть предложение: Его мудрость проникает глубже, чем обычные бухгалтерские расчеты. Что для вас мудрость?

Данко Птичий. Фото: Интент/Наталья Довбыш

Данко Птичий: Во-первых, меня в очень неловкое положение поставил текст от искусственного интеллекта, который мы написали для себя. Мудрость - возможно, искренность перед собой, людьми, осознание искренности. Это умение признать свою неправоту, умение прислушиваться к умным людям. Я не имею очень сильной связи с цифрами. Цифры мне давались в школе не очень.

При этом такой у меня характер, что я стараюсь все рационализировать, сильно упрощать, пытаться понять через какие-то рациональные рассуждения. Пробую понять мир рационально, но есть что-то, что не дает полностью его разложить по полочкам. Поэтому эту функцию на себя забирает поэзия, которая описывает мир абсолютно противоположно моей самоосознанности в вещах.

Какие изменения от полномасштабной войны вы видите?

Данко Птичий: Думаю, что все мы повзрослели, независимо от возраста, всем пришлось как-то убрать в себе детскость. Я до полномасштабного вторжения преимущественно был русскоязычным и в университете мне подруга говорит, давайте устроим неделю на украинском. Я думаю, ага, хочет меня взять на понт? Я говорю, что давайте устроим всю жизнь на украинском. Она говорит, давай. И оно сложилось максимально комфортно. Но при этом я стараюсь исследовать, понимать, изучать в реалиях, которые сложились сейчас. Мне кажется, что Одесса достаточно комфортна для людей моего возраста, особенно если сравнивать с другими городами. Очень близкий по вайбу к Одессе - Харьков.

Что вы знали в школьный период о стране, ее культуре?

Данко Пташиный: Я что-то знал, то есть, условно, из школьной программы. Мне было известно и про шестидесятников, и про Расстрелянное Возрождение, и про первый памятник Шевченко в Харькове, но при этом это все воспринималось так: ну было такое, да и что. Но после полномасштабного вторжения как-то появилось желание, углубляться, изучать это.

Например, меня очень интересует история Харьковщины 16-17 века, настолько Слобожанщину можно считать определенным образом центром как-то восточноукраинского украинства. И так же мне не хватает исследований каких-то об Одесской области, Одесской области в целом османского периода. Я очень мало знаю и хочу больше узнать, но это не помогает, потому что источников немного. Просто история моего региона, когда российская пропаганда говорит, что Одессу основала Екатерина, потом можно почитать немного, немножко углубиться, понять, что это как минимум манипуляция.

Интересно что было до. Почему у нас есть преемственность с древней Грецией, но нигде это не показывается, это нельзя увидеть и почувствовать. И так же Хаджибей, все знают Хаджибей, но мало что известно об устройстве, как люди жили в тот период. Этого не хватает. К сожалению, преимущественно в Одессе культурная и информационная среда была очень сильно русифицирована, под большим российским влиянием. Это, в частности, и благодаря большим деньгам, которые на это россией выделялись.

Я помню детство по каким-то российским сериалам, которые постоянно по телевизору транслировались. Это якобы большая русская культура, но как отдельная веточка, которая от этого отходит - чисто одесская культура, какая-то другая. У нас свой одесский язык. У нас есть Бабель, Ильф, Петров, Пушкин был в Одессе - это культурное достояние Одессы.

Эти два титана, которые по сути господствовали в информационном пространстве и создавали видимость определенной оппозиции, что я, условно, или русский, или одессит, который абсолютно отдельный, и не было альтернативы. Не было понимания, что может быть украинская Одесса. Я слабо себе представляю, что тогда я мог, например, или не я - кто-то, заговорить в маршрутке на украинском, сказать: "На Греческой, пожалуйста".

Марія Литянська