"Людей допрашивали за проукраинские митинги", - журналист Олег Батурин

"Я не хочу, чтобы русня влияла на мое решение заякориться", - говорит журналист из Каховки Олег Батурин. Вместе с ним мы обсудили жизнь в прифронтовой и оккупированной территории Херсонщины, задержание россиянами и военные преступления. Смотрите и читайте интервью на Интенте о преданности, доме, Херсонщине, коллаборационизме и жизни в оккупации.

Вы сейчас, больше работаете на Херсонщине, пишете о военных преступлениях. Расскажите, это документирование или репортажи? Как это происходит?

Я работаю более 25 лет в Херсонской области. Я сам с Херсонщины, из города Каховка, который до сих пор находится в оккупации. И я пишу действительно о военных преступлениях, фокусируюсь на Юге Украины, преимущественно Херсонская область. Я очень много лет работал региональным журналистом в нескольких районах Херсонщины. Сейчас пытаюсь освещать то, как живут освобожденные районы и общины, которые страдают от обстрелов постоянных, и те общины, которые до сих пор находятся в оккупации.

Можем ли мы рассказать, как себя чувствуют люди на Херсонщине?

Однозначного ответа на этот вопрос нет, потому что надо понимать, что фактически Херсонщина сейчас разделена на несколько условных территорий по признаку безопасности. То есть первая часть - это оккупированная территория Херсонщины - это вся левобережная часть. Вторая - это глобально освобожденная часть, но она делится на две. Первая - это те громады, которые страдают от обстрелов, те, которые находятся ближе к линии соприкосновения, и те, которые находятся немножко дальше - довольно спокойная ситуация. Трудно это сказать так однозначно и 100%, но по сравнению с другими частями Херсонщины и даже с Одессой, люди чувствуют себя в условной безопасности. Там действительно жизнь немножко бурлит, настолько это возможно. Из других регионов Украины, может казаться, что вся Херсонщина - это одна беда, страшная опасность. Но люди чувствуют себя в относительном спокойствии. Я туда, приезжаю, даже немножко заряжаюсь этим спокойствием. Да, это все обманчиво, потому что туда так же может прилететь, как и по Киеву или Одессе. Части освобожденной правобережной Херсонщины страдают от обстрелов. Люди по-разному относятся к этому. Не хотелось, чтобы мы привыкали к таким обстоятельствам, но определенная привычность есть. Другая ситуация в тех населенных пунктах, которые максимально близко к линии соприкосновения - очень опасно. Там люди уже более двух лет живут без света, практически без воды. Где-то есть возможность завозить какие-то гуманитарные грузы, но не везде. То есть люди на свой страх и риск остаются. Есть такие случаи, когда наотрез отказываются, потому что свой разбитый, хоть разбитый дом не бросят.

Левобережную Херсонщину и оккупированную часть тоже можно поделить на условные зоны. Гражданские, которые там остаются, чувствуют себя в относительной безопасности, они уже так или иначе привыкли к обстоятельствам жизни в оккупации. Те регионы, которые опять же ближе к линии соприкосновения, там более опасная ситуация. Есть населенные пункты, которые сравнивают с Чернобылем. Например, город Новая Каховка, который является вторым по величине и по количеству населения в Херсонской области, практически опустевший и просто жуткий. Даже видео вызывает жуткое состояние. Город Каховка, откуда я родом, сейчас стал условным экономическим центром этого региона, потому что там более-менее работают рынки. Раньше таким центром была Новая Каховка, то сейчас люди из окрестных громад заезжают в Каховку что-то себе купить.

Фото: Интент

Вас задержали в марте 2022 года, в тот день вы шли на встречу к Сергею Цигипе. Мы общались с женой Сергея. Он до сих пор задержан россиянами и даже осужден. На ваш взгляд, почему он настолько им важен, или они принципиально не хотят его отпускать.

Я могу какие-то свои предположения по этому поводу говорить, потому что то, что в голове русни, даже сама русня не сможет объяснить. Мне кажется, что случай Сергея Цигипы можно объяснить несколькими вещами. Во-первых, когда меня схватили, держали и в том числе допрашивали в Херсонской областной администрации, я заметил, что у россиян были мобильные телефоны задержанных. Когда россияне меня хватали, то они очень бесились из-за того, что у меня с собой нет ни телефона, ни паспорта. Так случилось, что я тогда был без телефона. Я думаю они могли в телефоне найти то, что им не понравилось. Причем это могло быть даже не то, что могло быть удалено в телефоне. Я думаю, что это могло сыграть такую драматическую роль в судьбе того же Сергея и других пленников. Второе, все же, Сергей имеет значительно другой бекграунд, чем я. Он был АТОшником и работником спецслужб. И это, в принципе, открытая информация, хорошо известная. Возможно, как-то пытались таким образом отомстить ему. Все остальное - предположение, не хочу говорить.

Тогда, в марте 2022 года, как мне все-таки кажется, и об этом я говорю, опираясь на многие другие свидетельства людей, которые тоже побывали у россиян в плену тогда. Определенный хаос еще происходил, они только-только начинали этот маховик террора на Херсонщине. И насколько я тогда чувствовал, это тоже возможно не совсем будет верно глобально об этом говорить, но что их тогда на тот момент интересовали в первую очередь АТОшники, правоохранители, военные. Конечно, их интересовали активисты, потому что их очень тогда бесили эти митинги проукраинские. Я думаю, что именно проукраинские митинги стали таким крючком, что они начали интересоваться и активистами. Когда меня схватили, я слышал, как россияне допрашивали людей, которые участвовали в митинге проукраинском в Новой Каховке. Именно за митинг их спрашивали и пытали. Мы не знаем, как происходили допросы Сергея. Если на меня вышли через телефон Сергея, то очевидно, что они таким образом могли не только меня схватить. Здесь у меня нет к Сергею никаких вопросов, потому что так произошло. Я могу только радоваться тому, что так обошлось со мной.

Фото: Интент

Мне кажется, что мы стали гораздо меньше говорить, например, о Юге, обстрелах Николаевщины, Херсонщины. Видите ли вы достаточно в медийном пространстве этих тем?

С одной стороны, новостные публикации о тех же обстрелах, есть. Они выходят достаточно оперативно, ежедневно, к сожалению. Другое дело, видит ли это аудитория, потому что это в основном какие-то региональные медиа или официальные страницы органов власти. Поэтому я бы не сказал, что об этом совсем не пишут. Более того, достаточно качественно часто освещают. Другое дело, что очень часто люди, которые, например, страдают от обстрелов, от действий русни, в условном селе Львове, хотели бы больше расширенного контекста - что там происходит. Мне кажется, не стоит однозначно, в этом обвинять именно журналистов. По разным причинам некоторые населенные пункты остаются без внимания медийщиков. Есть места, до которых невозможно добраться, потому что там очень опасно. Хотя очень много людей, конечно, выехало и они могли бы быть источником этой информации. Люди, по разным причинам, не хотят об этом говорить или предпочитают оставаться анонимными источниками. И тут уже начинается тот момент, когда действительно хотелось бы больше.

Я сам, когда общаюсь со своими коллегами, очень часто говорим о том, что хотелось бы работать еще больше по своему региону, еще больше освещать. Но, к сожалению, не хватает сил, иногда просто возможностей. Хотелось бы даже нашу внутреннюю географию расширить. И это на самом деле тоже моя боль. Я очень надеюсь, что изменится ситуация, можно будет попасть на некоторые населенные пункты, увидеть своими глазами, что там происходит.

С другой стороны, когда сейчас происходят очень сильные обстрелы Киева, Одессы, Днепра, понятно, почему в какой-то определенный момент внимание переключается именно на эти события, потому что они здесь и сейчас происходят и это конечно... Если есть возможности у каких-то медиа писать о Юге, я бы в более широком контексте говорил о нашем Юге, потому что и Николаевщина страдает. На самом деле мы очень мало знаем о том, что там происходило. Много тем, которые еще ждут своего освещения. И журналистам очень сложно сейчас с возможностями, потому что это финансы.

Марія Литянська