"Думал, из какого окна повесят триколор", - Борис Бухман

У военных сразу понимаешь, где черное, а где белое, где свой, а где враг. В городах, которые территориально не так близки к военным действиям, реальность немножко другая. Воспоминания о начале полномасштабного вторжения, разговоры у линии фронта, реальность в Херсоне и Николаеве рассказал одесский фотограф Борис Бухман. Смотрите в полном варианте и читайте в сокращенном эксклюзивное интервью на Интенте о военных, разнице между Югом, разном восприятии реальности.

Мы говорим с вами на третью годовщину полномасштабного вторжения. Можете вспомнить, как проходило у вас 24 февраля?

24 февраля. Это такой день. Не верил во все это, но когда услышал вышел на улицу с фотоаппаратом. Машин нет, как и людей. Первым делом заглянул в магазин. Никакого ажиотажа нет. Люди купаются, как всегда. Но в Одессе было очень тихо. Я шел по улицам, где-то цветочки продавались, где-то машинка проехала. И ты чувствуешь ту тишину, скорая помощь проехала - начинаешь реагировать.

Ходил с фотоаппаратом и не понимал, что мне делать. Тогда я первым делом заглянул в свой шкаф и достал военную форму, которую мне подарили пограничники, начал примерять. Пошел в военкомат, мне сказали: "Дедушка, не надо. Это не твой возраст. Но если за тебя кто-то погибнет, тебе будет трудно". Я понял одно, если я не могу воевать, надо помогать. Если не можешь помогать - помогай тем, кто помогает. Обращался в различные волонтерские группы.

Сегодня у вас открывается выставка, это уже не первая, которая посвящена дате годовщины вторжения. О чем она, что вы снимали в течение 2024 года?

Первую свою выставку я сделал 24 февраля 2023 года - "Путями к победе". Вторая выставка - это 2024 год. А сейчас я показываю тех людей, которых встречал на войне. Это ребята, и девушки, генералы и солдаты. География от Одессы до Луганской области. Это простые люди. Кто-то из села, кто-то из города, и ты на них смотришь и думаешь, что они такие смелые. Всегда беру пример с них.

Почему они могут, а я не могу. Я тоже могу. И вот об этом моя выставка сейчас. Простые солдаты. Где-то они бреются, едят, где-то они с автоматом. Кто-то возле танка. Два мальчика есть на выставке, у одного папа пропал без вести, у второго - был в плену. И вот смотришь на них и чувствуешь гордость.

На выставке прошлого года есть фото, как мы проезжали Покровск. Стоит мальчик у дороги с флагом. Мы останавливаемся, ему дают 200 гривен. И он говорит: "Нет, не надо, я не за деньги". Я понимаю, это донат на ВСУ. Подходит мама с бабушкой и говорят, что каждый день после уроков, он идет с флагом и ждет папу. Трогательно - это ком в горле.

Здесь будут у меня и раненые, и ребята, у которых нет конечностей. И вот видишь ты этих ребят, они с улыбкой на лице. В глазах нет злости, есть только видение нашей победы. Это вдохновляет на жизнь.

Фото: Интент/Наталя Довбыш

Вторжение изменило ваше окружение?

Когда я еду к пацанам, на первую линию или на передок. Вот там я чувствую себя лучше всего. Я знаю, что там враг - здесь свои. Здесь (в Одессе, - ред.) ты прекрасно понимаешь, что есть разные люди. Но моя политика только одна. Мы все в Украине, разных национальностей прежде всего украинцы.

Каждый фотограф должен быть психологом. Он видит, с кем разговаривать и как. И когда мне кто-то попадается с фразой: "У нас не все так однозначно", - у меня есть хороший ответ, куда можно его послать. Три слова самые лучшие, иди на корабль. У меня есть флаг, подписанный этим бойцом, который послал российский военный корабль. Это гордость у меня.

Вы приехали в Херсон после затопления Каховской ГЭС, расскажите, что там видели?

Во-первых, мы увидели тишину и воду. Очень быстро уходила вода. Очень. Люди с первых этажей вывезли своих животных, какие-то вещи. Хуже было, когда мы приехали во второй раз, уже когда вода спала, вот там был запах. Запах очень плохой. Люди приводили нас в свои дома, показали, как плавает холодильник. Вы видели когда-нибудь как плавает холодильник? Вот такие моменты, и ты чувствуешь большую боль. А потом, после этого, меня военные забрали к себе, и я видел своими глазами Каховскую ГЭС, фотографировал.

Узнали ли мы больше о соседних городах, как Николаев и Херсон? Какие изменения на Юге вы для себя отметили?

Николаев, Херсон, для меня проездные были города. Когда началось, первым делом, что мы делали, так это возили воду в Николаев. Впервые попал в Херсон после деоккупации. Ездил по городу, видел эту разруху. Встретился с женщиной, которой 70 лет. Она дважды была в плену, ее пытали, проводами к груди. И ты все это чувствуешь, как через себя.

Николаев грубеет. У нас больше романтики в Одессе. Николаев для меня стал крепостью и когда фотографировал все этажи в Николаевском облсовете, зашел в кабинет, а на календаре остался тот день, когда бахнуло туда. Видел, что с верхнего этажа что-то свисает. На проводе что-то висит, то ли на удлинителе висел факс.

Для меня нет разницы: николаевцы, херсонцы или одесситы. Когда началась оккупация Херсона, в той квартире, где жила дочь, у меня перевалочный пункт. Из Николаева, из Херсона, на один день, на два дня приезжали люди, ночевали и ехали дальше.

Как вы реагировали с 2014 года, было ли понимание начала войны?

В 2014 году не понимал что это такое. Потом начал думать. Украина сразу должна была быть Украиной. У нас было российское телевидение и мы смотрели.

Потихоньку начинал понимать, видеть людей, брать с них пример, думать почему они волонтерят. Важно, что не кто-то тебе подсказывает, а сам понимаешь, через себя это пропускаешь и становишься украинцем, настоящим. Меня учили, что Бандера - это враг.

Надо немножко менять свой пузырь. Я смог, кто-то не может. Приехал в Израиль встретил женщину которая мне сказала, что если бы не Сталин, не было бы Израиля. Был в США. Те люди, которые ехали из Советского Союза, из любого города, из России, из Балтики, из Украины или Беларуси. У них в голове столица - москва. Они не понимают, что происходит здесь. Мы же братья. И это было год назад.

Наша одесская вата никуда не делась. Она есть. В этом доме, в этой квартире. Она есть. Я возвращаюсь к 2022 году и помню, что ходил по Одессе, до того, как получил аккредитацию Вооруженных Сил, смотрел в окна. Подумал, если здесь, в Одессе, появятся россияне, то из какого окна появится триколор.

Фото: Интент/Наталья Довбыш

Был ли страх поездок и пребывания в зоне боевых действий?

Если аккредитован, есть возможность поехать к военным, если они мне доверяют, то делаю свое дело. Есть моменты, где невозможно проехать прессе. Но у меня есть фотографии, которые не могу показывать до сих пор, потому что это военные объекты, люди. Мне не страшно было ехать никуда. Страшно было моей жене, которая меня отпускала.

Я ехал с военными, они были рядом со мной. Брал с них пример, не было страшно даже когда бахнуло в Чернобаевке на блокпосту. Видел как все разбегаются, сидел с молодым парнем, водителем, и говорю ему: "Тихонечко выезжай". А бахнуло где-то в 100-150 метрах от нас. Говорю, выезжай и поехали. С третьего раза он только сделал.

Может, я не был в страшных событиях. Когда молодые мужчины и девушки не боятся, почему мне должно быть страшно? Я сына родил, дом построил, дерево посадил.

Марія Литянська