"Большинство сломалось не на усилиях, а на сопротивлении среды", - литературовед Ирина Нечиталюк

Деколонизационные процессы в Одессе создали ситуацию сопротивления, неприятия, ссор и полярных мнений. О том как на этот хаос повлияло "счастливое советское детство" и изучение украинской литературы мы поговорили с Ириной Нечиталюк - кандидатом филологических наук, доцентом ОНУ имени И.И. Мечникова, лектором и популяризатором украинской литературы. Читайте в сокращенном варианте и смотрите в полном интервью на Интенте о побеге от реальности, одессике, жизни "понаехавших", украинском языке, молодежи и Пушкине.

Справилось ли изучение украинской литературы со своей миссией? Множество сюжетов о том как россия уничтожала украинцев, биографии писателей. Вспомнить хотя бы, что Василий Стус замучен в 1985 году. Однако почему 2014 год и 24 февраля стало сюрпризом для многих?

Изучали и знали плохо. Моя начальная школа - это полностью Советский Союз. То есть люди чуть старше меня никогда не учили нормально украинскую литературу. Большинство населения Украины до сих пор не учили украинскую литературу. И у них абсолютные стереотипы, что это очень грустно и скучно. И если я с детьми могу это преодолеть очень легко, несколько занятий и мы уже фанаты украинской литературы, то они приходят домой, начинают семейные разговоры, и мама с папой говорит вроде: "Ой, фу, я помню, это так ужасно". И этот мой труд почти в ничто превращается. Стереотипы очень сильны.

Нам надо работать со старшим населением. Должно быть огромное количество популярных программ. Я мечтаю о том, что наш город будет полон билбордами со словами об Одессе Яновского, Довженко, стихами Лины Костенко, чтобы этот пузырь разрастался и не было шансов у человека не знать украинскую литературу. Не справилось, нет. Не могла справиться, не было ни одного шанса на самом деле.

Про Стуса. Это моя жизнь. Я прожила счастливое советское детство, а потом узнала, что в это время, когда я думала, что нет страны прекраснее, чем та, где я живу, люди сидят за решеткой. За что? Только за то, что они поэты. Узники совести. Только за то, что имеют какое-то определенное мнение. И для меня этот стресс произошел где-то в 18-20 лет. А люди к этому до сих пор еще не подходили, не переоценили и не сложили пазлы. И вот Стус именно в это время боролся, высказывал свое мнение. И не он один. Святослав Караванский, Галина Могильницкая, Нина Строката, Олекса Резников и другие.

Что произошло в моем студенчестве. Мы получили массив информации не только о Расстрелянном возрождении, мы должны были работать с предыдущими эпохами. Например, когда мы открыли Шевченко, перечитали "Кобзарь", то оказалось, что это не тот Шевченко, который одноклеточный, три стихотворения имеет. Когда мы открыли Лесю Украинку, а там не только: "...Досвітні вогні, переможні, урочисті, прорізали темноту ночі...". Это не только о революции написано, и точно не о советской революции. Так это тоже огромное удивление. А потом до одесситов, понимаете, пока эти большие массивы информации перерабатываем, а до нашего уровня, одесского, мы еще только доходим. И я на каждой паре студентам говорю, что возможно это вы соберете всю информацию, которая у нас есть. Конкретно наша проблема в том, что голос Одессы очень слабо звучит на карте украинской культуры. Одесса еще ждет исследователей, я очень их сама жду, где-то свою вину чувствую, что много чего делаю, а надо сесть писать.

Вы знаете, легко быть украинским филологом во Львове, в Харькове, возможно, тяжелее, в Киеве точно легче. А вот чтобы быть украинским филологом в Одессе - отдельный квест. Недоразумения есть со всех сторон.

Но то, что сейчас происходит, мне очень нравится. Жду, что будет что-то дальше с восторгом. Это при том, что сейчас война и мы испытываем давление колоссальное. У нас не прекращалась жизнь литературная и культурная, даже под угрозой непосредственного вторжения. Не хватает мне Одессы литературы, которая сейчас издается. Здесь я очень рада, что есть Валерий Пузик, Андрей Хаецкий, которые озвучивают, говорят о нас и очерчивают наше присутствие в Украине.

Фото: Интент/Наталя Довбыш

Этот период роста и становления влияет на нас сегодня. Что вы можете рассказать о Балте, каким был этот город, когда вы росли и что читали в тот период?

Это мой родной город, но я там жила в военной части. И это отдельный микромир. Хочу сказать, в связи с тем, что понаехали, с которым я встретилась где-то уже в 20 лет в Одессе. Это для меня была такая странность, потому что когда ты всю жизнь живешь в воинской части, то все понаехали. Там нет коренных, и даже больше, мои родители - врачи, и мы оставались в этой части, а вокруг нас постоянно движение было броуновское. Кто-то выезжал в Монголию, Германию, Кубу, потом возвращались. И мы, которые никуда не уезжали, наоборот, были в каком-то состоянии, что все понаезжают, а мы здесь местные.

Я знаю, почему ностальгируют люди, а именно военные, по Советскому Союзу. Они не жили в Советском Союзе по большому счету вообще. Потому что военная часть - это отдельный мир. За границей, за забором стояли у нас охранники по периметру, со своим снабжением. У нас были свои магазины, в которых было то, что никогда в Балте, на прилавках не было: виноград, апельсины, сгущенное молоко, специальная одежда, естественно, которая бесплатно выдавалась. Чтобы вы понимали, у мамы не было теплого халатика, потому что форточки не закрывались - было очень тепло зимой в доме. То есть эти люди не знали, как живет Советский Союз. Они путешествовали по нему, но из одной воинской части в другую, поэтому есть представление, что я объездил весь Союз. Ничего они не знают на самом деле. Все воинские части жили одинаково.

У нас была коммуна - дом на восемь квартир. Конечно, никогда не закрывались двери, очень много молодых семей. Мои родители врачи, поэтому мы ходили, помогали с младенцами, потому что мужчины военные, постоянные наряды - их дома нет. Взаимопомощь постоянная. Папа очень нервничал, потому что все инструменты, которые у него были, постоянно где-то были в какой-то другой квартире, а не у нас.

Я точно знаю, что меня сформировало тогда произведение "Красное и черное" Стендаля. Матильда - прекрасная, она мне очень нравилась, как она разговаривала с мужчинами. Мне, например, запомнилось, какие остроты приходили ей в голову заблаговременно. Блестящий ум, она могла импровизировать во время беседы, это было прекрасно. Думаю, что я старалась быть такой, как она, ироничной, саркастичной. Стараюсь быть умной. Пушкинисты меня упрекали буквально в том смысле, что я очень неумная. Я думаю, Боже, нет дня в жизни, когда бы я не училась, потому что мне это очень нравится на самом деле. Я получаю колоссальное удовольствие, когда узнаю что-то новое. А вот, и тут, учился, учился, оказывается, что нет, не так.

Интервью об имперских нарративах у Пушкина вызвало резонанс. Ожидали ли вы распрей после этого?

Я не ожидала, что это так широко разойдется, потому что я же много на самом деле говорю, у меня много интервью и записей об одесских и украинских писателях. Даже когда пишу о госпитале, надо обязательно там слово Пушкин ставить, чтобы люди хоть зашли посмотреть, с чем же мы там еще живем, кроме этого.

Этот резонанс мне сказал, что я сделала все правильно. Зацепила. Я готовилась серьезно, перебрала все пункты буквально с энциклопедиями, пересмотрела, нашла источник авторитетный. Кто состоял на этот памятник, сколько денег дала дума, сколько собрали у меркантильных, цитирую, одесситов. Я понимала, что не имею права ошибиться, потому что это обязательно будет разобрана ошибка. Я думала, что может это один-два человека сделает, а не так массово. И на самом деле когда я перечитала злобные высказывания, кроме того, что я глупая, и это бред, или дамочка хочет популярности, и поэтому решила про Пушкина поговорить - чтобы меня упрекнуть, или я где-то не права - так и не смогли.

Фото: Интент/Наталья Довбыш

Вы знаете, почему я еще согласилась? Потому что я наблюдаю за тем, что происходит, и думаю, что там есть мощные голоса. И вообще пророссийское сообщество очень разговорчивое. Они еще на историях марксизма-коммунизма научились делать. Я просто слушаю их спичи, все укладывается в матрицы предыдущей эпохи. А с нашей стороны так вяло. Нас поливают грязью, а мы переминаемся с ноги на ногу и молчим.

Во-первых, я литературовед, а во-вторых, у меня русская литература прекрасно преподавалась в университете. Меня спросили мое мнение, и я имею право его высказать. Последней точкой, когда я с этим разбиралась, а на самом деле боялась вступить в клетку с тиграми, гиенами, то мне пришло известие о смерти моего одноклассника. Ну, это не честно. Ребята теряют жизнь, не боятся, а ты боишься высказать свое мнение и что кому-то будет не так, или ты кого-то обидишь. Думаю, нет. Это неправильно и нечестно.

Ничего абсолютно против Пушкина не имею. Так же на полках он у меня есть. Кстати, я думаю, что не у многих тех, кто меня хейтил, он прочитан в таком состоянии, как у меня. Я понимаю эту ностальгию и за что можно любить Пушкина. Но, опять же, надо признать, что нельзя любить Пушкина и не любить Россию. Вот нельзя. Я не собираюсь никого менять, но не делайте это с вашими детьми. Зачем вы сейчас заставляете своих детей через Пушкина сначала симпатию усматривать к России, а потом... Это восхищение природой, березками - это прошивка. Того они и национальные поэты.

Кстати, мне очень интересно, почему именно Пушкина они выбрали? Они же, собственно, уничтожали весь слой, который собой представлял Пушкин. Он дворянин. Все это объясняется очень хорошо. Во-первых, ностальгия по дворянской культуре никуда не делась. Собственно в 30-е годы она очень зашла. Потому что когда нам очень трудно, то хочется чего-то легкого, вот прям чтобы мозг выключался. На секундочку в Украине в это время Голодомор. А потом мне демонстрируют бабушек, которые знают Евгения Онегина на память и пережили Голодомор. Это бегство от реальности. Куда смогли, туда убежали. Кстати, в Шевченко от реальности убегать невозможно. Потому что Шевченко очень действенный. У него любой негатив не остается фиксацией. Обязательно надо реакция. Вы заметили, что здесь что-то плохое - делайте что-то с этим, так жить нельзя - меняетесь. У Пушкина этого нет.

Хочется думать о том, что есть и хорошие стороны. В 2014 году наблюдали, что молодежь, которая поступала в университеты учитывала Революцию Достоинства, поступали чтобы научиться политологии, журналистике, чтобы иметь возможность менять. Как современные студенты отреагировали на полномасштабное вторжение, изменились ли они?

В 2022 году я смотрела, что студенты мои поняли, в большей степени на украинском пишут. Если не пишут, то я как-то об этом намекала - кто как не филологи украинские. Тогда много людей перешло на украинский. Я наблюдала в Facebook, много работников музеев. Я так думаю, что моя мечта сбывается, правда, очень причудливым, неестественным способом. А потом страх отошел, и все вернулось. Потому что быть украинским гражданином, разговаривать на украинском языке - это работа. Ежедневная работа, надо прокачивать свои скиллы, навыки, надо словарный запас свой расширять.

Фото: Интент/Наталя Довбыш

Словарный запас у вас не взялся на русском языке за один день, вы его с рождения прокачивали. Так, собственно, можно же это все сделать с украинским языком. Здесь такие полярные мнения. С одной стороны, фу, это так просто. С другой стороны, ой, нет, это так сложно, я никогда не дойду до этого. А истинное, как всегда, где-то посередине. Это путь, который надо преодолевать, прилагать усилия. Большинство сломалось не на усилиях, а на сопротивлении среды.

На самом деле вы знаете, что сейчас журналисты спрашивают у меня? А как так произошло? Меня спрашивают, о том, как произошел такой взрыв культуры в Украине в это время. А я не знаю. Не знаю, где мы берем силу между взрывами ходить в театры, на выставки, читать лекции, слушать их, читать книги. И это все с таким искренним увлечением делается. Такой уровень наслаждения, когда посмотрел спектакль, успел без воздушной тревоги. И искусством насладился, и как-то между капель прошел, тебя не убили. Прекрасно просто. То есть мы еще как-то искусство чувствуем сейчас так остро, что мало кому такое, может на счастье на самом деле так выпадает, но какая-то компенсация есть у нас.

Марія Литянська